У ЛЮБВИ НЕТ ЗАКАТА. БЫЛЬ

Поведаю я вам о человеке удивительной судьбы, который прожив всю жизнь в далеких краях, испытав немало трудностей и горестей, все же сохранил в своем сердце искренние чувства любви к простой сельской девушке.

…В раннем детстве я часто слышал от своей бабушки, что у нее есть и где-то живет родной брат - Касей Кожаев. На чем основывалось заявление о том, что он жив, никто не знал, но все ей верили. Видимо, потому что она никогда не лукавила, была очень доброй, сердечной и обаятельной женщиной. Испытания не ожесточили ее сердце, хотя было от чего: от семерых ее детей в живых остался лишь мой отец, да и тот позже умер в пятьдесят, опередив бабушку на три года. Деда моего раскулачили и отправили в места, столь отдаленные, что больше его никто не видел. Семью моей бабушки выгнали с родного дома, и им всем еще долго пришлось мыкаться по родственникам. ЕЕ лишили всех мыслимых прав и не давали работать в колхозе, всех членов семьи местное руководство обзывало кулацким отребьем, и призывало односельчан не знаться с врагами народа.

Собирающиеся у нас часто родственники каждый раз рассказывали разные истории, много было разговоров о всемогуществе и предприимчивости моего деда, и каждый раз беседы заканчивались уверенностью бабушки, что ее брат жив и, видимо, где-то занимает высокий пост.

Если честно, я этому не верил, но говорить что-либо или возражать смысла не было, и я молчал, впрочем, как и все остальные. Во-первых, чтобы не огорчать бабушку, которую все мы безгранично любили, во-вторых, из-за уверенности, что если бы Касей был жив, то за столько лет хоть раз объявился бы в родных краях, как это было до войны - в 1939 году. Хотя он и тогда не приехал, а пришел запрос в Нижнекурпский сельсовет - требовалась характеристика на предмет награждения орденом Красного Знамени. Кстати, позже выяснилось, что тогда характеристика по месту требования поступила... отрицательная.

Наш родственник, известный в Терском районе юрист Исламджери Богатырев, которого мы все любовно называли «Попоф», по-видимому, чтобы сделать приятное моей бабушке и ее сестре - незабвенной памяти Кулице, решил разыскать Касея и сделал множество запросов в различные инстанции. Как это ни странно, примерно через полгода вышел на его след, и по линии Министерства обороны СССР нашел его адрес. Он проживал в Ташкенте. Списавшись, получил одно письмо, но затем след его опять пропал на долгие годы. Тем не менее, полученное известие хорошо взбодрило уже пожилых сестер и теперь эта тема не сходила с повестки посиделок.

Мы уже не жили в родном селе, когда внезапно получили хорошую весть. Однажды, в 1977 году с проезжавшего автобуса в Нижнем Курпе вышел симпатичный, пожилой, но все еще крепкий старикан. Это был Касей Кожаев, брат моей бабушки. Как он потом говорил, родное селение он узнал, увидев кладбище. Встретившиеся ему люди - Уалинка Хурсинова и Алеша Богатырев были наши родственники. Последний пригласил его домой, собрал всех родственников, забил барана...

Три дня он гостил в Нижнем Курпе, когда мы услышали обрадовавшую всех весть, особенно бабушку, которая уже год, со дня смерти моего отца и ее последнего сына, с постели не вставала. Я поехал и привез его. Погостил Касей несколько дней и, уехав, опять пропал. Объявился лишь через год, в 1978 году, чтобы снова уйти в небытие надолго, вплоть до 1987 года. Впрочем, такое утверждение не совсем верное: он систематически писал мне и моей сестре Нине, вспоминал много интересных историй, рассказывал о своей жизни. Незадолго до описываемых событий я перечитал все его письма, добавил то, что сам слышал от него. Судьба на самом деле интересная, хотя время, в котором Касей жил, наложило свои отпечатки.

... В далеком 1926 году мой дед, человек с довольно прогрессивными взглядами, будучи состоятельным и понимая, что в будущем без образования далеко не уедешь, послал своего старшего сына Хасана и Касея - своего шурина, на учебу в финансовую школу во Владикавказ. Оба они были шустрые, сообразительные ребята и тяготели к знаниям. По окончании финансовой школы Касей не стал возвращаться в родное селение - времена были лихие, богатые семьи пока хоть и не трогали, но особо и не привечали.

Касей решил продолжить учебу и уехал в Харьков - поступил в педагогический институт, а по окончании добровольно уехал учительствовать в Среднюю Азию.

Вот здесь начинается неизвестное в его биографии. Можно только строить смутные догадки, что к тому времени он был приглашен в военную разведку. Цельно он ничего не рассказывал, но, соединив разрозненные сообщения, можно сделать именно такой вывод. Скажем, кое-какие истории из его жизни в Тегеране, в Китае, отличное знание арабского и немецкого языков, боевые награды в мирные годы - а их у него было немало. Если к этому добавить его не по годам спортивное сложение и силу... Например, в его последний приезд в 1978 году, в возрасте семидесяти лет, в Тереке я видел осуществленный им такой кульбит, какой я не смог бы сделать и в молодые годы. Также я видел, как он ногой сбил сучок с дерева - а сучок-то находился на двухметровой высоте.

Как бы там ни было, жизнь не баловала Касея. Он был уже в пожилом возрасте, когда вся его семья погибла вследствие землетрясения в Ташкенте. Уехав оттуда, он жил в Ашхабаде.

В последние годы он все чаще и чаще высказывал в письмах желание переехать в родные края, но, видимо, не решался прямо поставить вопрос. К тому времени мы уже знали причину его нерешительности. Дело в том, что оставшись один-одинешенек и переехав в Ашхабад, он так и не получил жилья, а денег на покупку дома так и не скопил. Мы с сестрой долго уговаривали его переехать в Терек, а его братья Кожаевы - Азамат, Долат-Гери, Умат-Гери и Султан (они приходились ему двоюродными братьями) тоже ему писали, что отдают ему дом в Нижнем Курпе. В конце концов, он согласился переехать в родные края с условием, что мы ему найдем частную квартиру с удобствами в районном центре, и разрешим самому платить за нее.

Недалеко от Терека есть животноводческое хозяйство со своим жилым фондом. Желающих работать в совхозе было мало, и многие квартиры пустовали. Помню, был там директором Валерий Канчукоев, сейчас он преподаватель аграрного университета, и когда Умат-Гери Кожаев и я приехали и попросили у него однокомнатную квартиру, спасибо ему, он не отказал. Вот так за символическую месячную плату мы нашли Касею хорошую квартиру, сообща, на скорую руку, отремонтировали ее и поселили его туда.

Хоть это и не близко, но родственники не оставляли Касея одного. Моя мать каждые два дня готовила ему что-нибудь горячее. Я, раз в неделю привозил продукты из Нальчика. Тем не менее, все понимали, что старому человеку одному жить нельзя.

Вездесущий Попоф, услышав от кого-то историю ранней любви Касея в шестнадцать лет, решил разыскать его первую любовь - Лостхан. Ей тогда было почти столько же лет, сколько и ему. Были большие сомнения, что она жива, что она захочет соединить свою судьбу с престарелым человеком... Попоф ее все же нашел.

Судьба этой женщины мало чем отличалась от жизни миллионов ее сверстниц. Она вышла замуж, родила четверых детей, которые умерли, опять вышла замуж, имеет троих сыновей, и к тому времени жила в Нальчике с семьей одного из них.

Лостхан колебалась недолго. Услышав, что Касей жив и во здравии, живет в Тереке, вспомнила далекие годы, свою первую любовь и согласилась остатки дней посвятить дорогому ее сердцу человеку. Лишь только потом мы поведали крутому нравом старику свои планы.

Касей долго молчал, вспоминал, видимо, не только молодость, но и всю жизнь, и лишь потом сказал:

- Я уверен: стоит ей услышать сделанное от меня предложение, как она сразу согласится войти в мой дом.

Так случилось, что я стал свидетелем возрождения чувств шестидесятилетней давности. Хотя, кто его знает, может, эти чувства никогда не угасали. Так в восьмидесятилетнем возрасте мы их поженили. Я, Хамсина Кожаева, в детстве видевшая их пламенную любовь, и ныне покойный Алик Тутов торжественно привезли Касею невесту.

Касей уже не помнил кабардинского языка, а Лостхан так и не научилась русскому. Но «молодоженам» нужно было столько вспомнить, столько порассказать друг другу, что в освоении языка делали невероятные успехи: буквально через неделю они уже изъяснялись, а еще через две недели - свободно разговаривали. Это было очень странное эсперанто: к кабардинским, арабским и русским словам примешивались глубинные, порою, в силу нашего возраста, непонятные чувства любви и обаяния, глубокого уважения и почитания друг друга.

Каждый раз, бывая в их наискромнейше обставленной квартире, я читал в их глазах неподдельное любование друг другом.

Я часто приезжал из Нальчика к старикам, видел их теплое, сердечное отношение друг к другу, взаимопонимание и любовь. «Человек увеличивает свое счастье в той же мере, в какой он доставляет его другим», - сказал И. Бентам. Так они и жили, всемерно поддерживая, ласково и внимательно относясь друг к другу. Однажды, когда мы остались одни, Касей тепло поблагодарил меня за участие в его судьбе, подарил мне на память старинный портсигар и сказал:

- Я умираю, - и, несмотря на мои энергичные возражения, продолжил. - Не говорю, что жизнь была распрекрасной - у кого она была хорошей из моих сверстников! Но заканчиваю ее так, что дай Бог каждому: в тихом, спокойном счастии. Все это благодаря тебе - да зачтет тебе это твой Аллах! - Сам он был убежденный атеист.

Примерно через неделю мне позвонила мать и удивила: Касей очень тяжело болен … А, ведь, когда я уезжал неделю назад он был в хорошей форме, и его слова, если честно, я отнес к старческой сентиментальности, помноженной на избыток чувств. Тем не менее, через час я уже сидел у его изголовья. Он был плох. Очнувшись от забытья, еле слышно прошептал:

- Я ждал тебя. Спасибо за все. - и, закрыв глаза, покинул этот мир...

Совместная жизнь Касея и Лостхан продолжалась ровно год. Лостхан и Хамсина мне говорили, а я им верил, что он как-то ставил знак равенства между ранее прожитыми восьми десятью годами и последним годом.

Касея давно уже нет в живых, и хотя в родных краях он прожил лишь один последний год, я, часто его вспоминая, думаю о судьбах людских, о том, как мало нужно человеку для счастья. И, хотя он всегда несколько преувеличивал сделанное мною для него, вспоминая все это, так и хочется делать добро людям. Правда и то, что не всегда человек держит добро в памяти.