ЖИЗНЕННЫЕ ПРИНЦИПЫ ПИТЫ ШАДОВА

Хочу рассказать про Петра Шадова из Нижнего Курпа, который прожил не то, чтобы длинную, но довольно содержательную жизнь. Он не был ни великим деятелем, ни большим начальником, известным или малоизвестным ученым или артистом. Всю свою жизнь Большой Пита, как его звали в селе, провел за рулем колхозного грузовика, всегда беспрекословно и четко выполняя все распоряжения сельского начальства – нравились они ему или нет.

Нет, Пита не был пай-мальчиком, имел свой неповторимый вздорный характер, был довольно вспыльчив, но еще с юности уверился в том, что начальство всегда прав, и если быть послушным, из этого всегда можно извлечь собственные выгоды. А выгода ему, ох, как ему была нужна. Ведь, в доме у него росли девять детей мал-мала-меньше, да еще неработающая жена и престарелая мать, и всех нужно кормить, одевать-обувать, а детей еще и в школу снарядить. Поэтому и был беспрекословен, и начальство глаза закрывало, если Пита на часок-другой позже поставит колхозную машину в гараж, и на выгодные поездки его снаряжали чаще остальных. Знали, что не подведет.

Односельчане любили Большого Питу. Большим-то его прозвали не только из-за высокого роста, но и за большое доброе сердце. Он никогда и никому не отказывал в их просьбах, всегда сам вызывался помочь, если видел, что может быть полезным. Он никогда не жаловался на судьбу, хотя она и трепала его часто. Он никогда не жаловался на усталость, хотя она часто сваливала его с ног и он, бывало, останавливался на обочине, буквально на полчаса, чтобы снова просидеть за баранкой еще ночь.

Однажды моя мать уехала на далекое кукурузное поле, чтобы собрать немного кукурузной початки, обычно остающихся на поле после комбайна. Ничего особенного в том не было бы, если не некоторые обстоятельства: во-первых, резко похолодало, а мать была легко одета, во-вторых, было уже поздно, и привезти ее было не на чем. Бабушка, очень обеспокоенная этими обстоятельствами, монотонно и без устали «пилила» моего отца. Обычно невозмутимый отец явно переживал и вслух прикидывал варианты возвращении матери, впрочем, сам тут же отвергая придуманное. Я сидел здесь же, не имея право голоса, но действительно переживая за маму. Накрутив самого себя, мне виделись то волки, окружившие мою мать, то разбойники, готовые разорвать ее, то, что еще хуже, колхозное начальство вместе с милиционерами, которые готовы были упрятать мою несчастную маму в тюрьму.

Я уже готов был зареветь, кода в комнату буквально ввалился Большой Пита, неся с собой клубок осеннего холода. Боже, как мы все обрадовались! Возможно, в нашем доме раньше никому так не радовались! Возможно, ничто раньше нас так и не огорчало, как первые слова Питы о том, что он не смог доехать до своего дома – настолько он устал и хочет спать.

Умный и наблюдательный от природы Пита не мог не заметить резкой перемены настроения хозяев и настоятельно потребовал, чтобы ему сказали причину. Видя его замученное состояние, отец не хотел его, как сейчас говорят, напрягать, но бабушка, бесконечно любившая свою сноху, все рассказала Пите.

Боже, куда делась его усталость и сонливость! Ему, всегда неравнодушному к чужим проблемам, человеколюбивому и порядочному человеку, незамедлительно передались все муки переживания людей. Мы не были близкими родственниками, они с отцом не были близкими друзьями, но он сразу же отозвался на чужую боль, пересилил усталость, и тут же собрался в неблизкую дорогу. Он мог от усталости съехать с дороги, свалиться в кювет, в конце концов, его могли попросту посадить, если бы поймали с фактически ворованной кукурузой, но в тот момент он думал только о несчастной женщине, которая мерзла и одна подвергалась опасности в поле.

В этом был весь Пита, и за это его уважали в Нижнем Курпе. Наверное, в этом селе не было человека, которому Пита не помог делом или, хотя бы, добрым словом.

Меня всегда удивлял феномен Питы: как получилось, что за страшные годы военного лихолетья и послевоенных трудных лет сердце его не ожесточилось, а, наоборот, у него с годами появилось потребность делать добро. Ведь, в очень раннем возрасте ему пришлось столкнуться не только с физическими трудностями, но и с явной несправедливостью, а то - и с бесчеловечностью.

Пите было примерно 11 лет, когда немецкие войска заняли его родное село. Это был очень опасный возраст в том смысле, что ему трудно было понять: пришел совершенно другой строй, что пришлые - враги, и то, что раньше могло казаться невинной шуткой, теперь эти могли расценить как вражескую вылазку. Венгры, из которых состояли оккупационные войска, занявшие те места, говорят, были хуже немцев и собственную неустроенность вымещали на местных жителей. В этих условиях привычные действия подростков, их рейды на поля и леса в поисках дополнительной пищи оккупанты называли не иначе, как пособничество партизанам.

Напомню, отчаянно рвущиеся к бакинской нефти вражеские войска были остановлены именно на Курпских высотах. Бои здесь шли ожесточенные. Немецкое командование хотело, во что бы то ни стало, обладать, хотя бы чеченской нефтью, раз не дано достигнуть бакинской, поэтому предпринимало все мыслимые меры для достижения цели – ведь, до Грозного оставалось совсем немного. В числе предпринятых мер было и выселение членов семей коммунистов и других активистов. В течение одного светового дня собрали их и спешно вывезли в Моздок, погрузили в два вагона-теплушки, и отправили в неизвестность.

В числе выселенных была и семья Шадовых, ну и, естественно, Пита. Ехали они чуть больше двух месяцев, вернее больше стояли на станциях и полустанках, так как непрерывное движение военных составов не давало никакой возможности двигаться вагонам с переселенцами. О том, что было в пути, мне часто рассказывал ныне покойный Большой Пита. Рассказывал не раз, поэтому я практически наизусть знаю все ужасы, с которыми столкнулись эти несчастные, но не уверен, что способен изложить всю историю доходчиво. Да и вряд ли это нужно в рамках именно данной публикации. Скажу лишь, что дети и старики начали умирать уже через неделю после отправления. Из теплушек никого не выпускали, их охраняли вооруженные солдаты с собаками, и трупы приходилось оставлять на неизвестных им полустанках.

Особенно мучили людей отсутствие воды, поэтому остановки на железнодорожных станциях, где в паровозы заливали воду, было верхом блаженства. Солдаты нередко соглашались с мольбами разрешить набрать воды. В один из таких удачных дней не в меру шустрый Пита нырнул под вагон и убежал. Он хотел быть свободным. Все его нутро противилось тому, что происходит, и решение пришло – он убежал. Вдруг он увидел лежащую на боку телегу. По-видимому, одно колесо сломалось, и хозяин ушел на поиски другого колеса. Из телеги виднелись мешки с ржаным хлебом, а почти рядом стоял голодный подросток Пита.

- Не было на свете силы, - вспоминал потом Пита, - способной остановить меня.

Он моментально схватил один из мешков и умчался настолько быстро, насколько позволял истощенный организм. На бегу он подумал о том, скольких родных и близких спасет этот мешок от голодной смерти, и, поменяв собственное решение, захотел вернуться в теплушку. И ему, и другим переселенцам повезло - когда он вынырнул из под вагона, охранник как раз отвернулся, чтобы прикурить у коллеги.

Естественно, все возносили хвалу смелому и смышленому подростку. Пите это нравилось. Кто знает, может именно этот случай стал точкой отсчета для мальчика. Может именно тогда он уверился в том, что ничто не сравнится с чувством исполненного перед людьми долга. С чувством, когда ты можешь быть полезен собратьям, близким. Во всяком случае, Пита никогда не увиливал, если была возможность помочь человеку. Мне даже казалось, что у него была потребность помогать другим. Вот пример: однажды я заехал к нему домой. Он уже переехал на жительство в райцентр, было ему немало лет, уже нигде не работал, но один из сыновей, достаточно удачливый бизнесмен, купил ему новую грузовую машину, чтобы он не скучал. Только я вышел из автомашины, и Пита подъезжает на своем грузовике.

- О, Мальчик, - искренне обрадовался он мне. Так он называл всех представителей мужского рода, к которым испытывал уважение. – Как хорошо, что ты приехал. Благодаря тебе моя старушка постесняется меня ругать.

- За что же она должна тебя ругать, - спрашиваю старого друга, хотя отлично знаю, что его жена Хаблаца никогда не попрекнет своего мужа. Да она и детей своих никогда не ругала.

- За то, что я опять ничего не заработал. Понимаешь, Мальчик, я добросовестно подъехал к мельнице, чтобы заработать, но встретил одну пожилую женщину, у которой не хватало денег на транспорт – пришлось отвести ее в Плановское.

- И опять бесплатно, - улыбаясь, вступает в разговор, вышедшая нам навстречу добрейшая Хаблаца. Знаю, что услышав разговор, она захотела поддержать начатую словесную игру, но я уверен, что она уже давно привыкла к таким поступкам мужа, и они ей нисколько не мешают жить.

При всей своей доброте, и даже при том, что сам часто бывал невыдержанным и довольно резким, Пита плохо переносил грубых, неотесанных людей. Он всегда заступался за слабых, обладал обостренным чувством справедливости. Пита был физически силен, храбр, и горе было тому, кто его разгневит.

Никого и ничего не бояться он научился в детстве. Была одна история, которую знали многие во всем Советском Союзе, так как она была опубликована в газете «Пионерская правда». Случилось это вскоре после освобождения Нижнего Курпа от фашистских захватчиков. Как обычно, Пита слонялся по окрестным полям в поисках чего-либо съестного. Перепрыгивая какую-то канавку, он заметил чуть прикрытую травой кукурузу. Ее было немного, но, все равно это была большая удача – война еще не закончилась, и народ жил впроголодь. А в семье Шадовых, вообще, ничего не было и ждать тоже было неоткуда.

Пита шустро собрал все початки в свой мешочек, и только после этого увидел голодные волчьи глаза, явно оценивающие мальчика на предмет ближайшего ужина. Только Пита об этом подумал, как серый кинулся на единственного добытчика в семье Мухамеда Шадова. Мальчик скорее неосознанно вскинул руку и, сунув ее в пасть волку, крепко ухватился за язык. Он хорошо понимал, что стоит ему ослабить хватку, и хищник его загрызет. Крепко сжимая левую руку, правой он нашарил какую-то кость, оказавшуюся берцовой костью, возможно, этим же волком когда-то загрызенной лошади. И Пита бил по волчьей голове до тех пор, пока тот не перестал шевелиться.

Надо заметить, Пита был не по годам рослый, отменно здоров и физически силен. Однако, все это может не иметь значения, если отсутствуют храбрость и смелость. Вот так, в юном возрасте Пита Шадов показал миру, на что способен обычный сельский подросток.

Я спрашивал его, какой урок он извлек из того случая? Ответ был поразительно в стиле жизненных принципов Большого Питы:

- Я понял, что нужно всегда быть сильным, чтобы суметь защищать себя и помогать людям.

Еще одно: никто никогда не слышал, чтобы Пита Мухамедович на что-либо жаловался – если появлялись проблемы, он их просто решал. Хорошее качество.