ХАМСИНА

Соседский сын и родственник Сафарби Богатырев отчаянный малый, в составе регулярной армии стоявший в обороне недалеко, на Курпских высотах, ночью проник в родное селение, где стояли немецкие подразделения и предупредил соседку Кожаеву Хамсину, что завтра начнется большое наступление «красных» и всем лучше уйти из села куда-нибудь, а лучше уехать на несколько дней. Она и сама понимала, что непривычные к поражениям фашисты будут беспощадны. Но куда маленькая, хрупкая женщина уйдет с тремя детьми, когда только старший сын умеет ходить.

О ночном визите Сафарби, как он и просил, она предупредила всех соседей. Люди, хорошо знавшие этого парня поверили ему и кто на чем, ночью ушли из села.

Есть же добрые люди, на рассвете пришли соседи - Зариля с сыном Жантемиром, быстро погрузили в где-то добытую арбу нехитрые пожитки Хамсины, и они тронулись в путь в Хамидию, переждать пока бои не закончатся, благо до нее было не более двух десятков километров. Примерно на трети пути началась канонада. Она все усиливалась. Появились и первые немцы. Кто на машине, иные на мотоциклах обгоняли беглецов, направляясь в сторону Моздока.

Женщины и подросток понимали, что надо бы поспешить, но кляча еле тащилась. Миновать бы бугорок, свернуть влево от дороги... Но их догнали пешие фашисты, выкинули из арбы скарб, забрали с собой соседского подростка Жантемира и уехали. Однако через два или три десятка аршин поняли, что им попался не совсем желательный транспорт, они пристрелили клячу и затрусили дальше, но парнишку почему-то не отпустили, а погнали впереди себя.

Поплакали женщины, погоревали, но понимали, что долго сидеть нельзя, поэтому тронулись в путь. Вечером они уже были в Хамидии. Каждая пошла к своим родственникам.

Хамсина направилась к сестре своей матери. Оказалось, что она умерла и ее похоронили днем раньше. Родственники и сами жили впроголодь и особо не скрывали, что лишние рты нежелательны. Хамсина все поняла и без лишних слов решила через пару дней вернуться в село. Есть у хозяев было нечего. Ее почему-то тянуло домой. По всем признакам родное село уже очищено от фашистов. Еще два дня назад она видела с горы, что немцы начали оттягивать танки и артиллерию. Да и Сафарби говорил, что кончается здесь власть проклятых фашистов. А он малый - не дурак, просто так болтать не станет.

Сборы были недолгими: средненькую, Раю, она пристроила к спине, укутала и взяла трехмесячного Руслана, четырехлетнего Биляла взяла за руку и тронулась в дальнюю дорогу. Сначала Хамсина шла легко. Верилось, что все будет хорошо, что скоро закончится война и вернется ее муж Мыщэ, ушедший на фронт незадолго до оккупации, оставив ее беременной, да с двумя детьми на руках. Не мог он не вернуться - ведь прожили вместе всего ничего. Отстроят они порушенный фашистами дом, заживут счастливо.

Радужные мысли укорачивают дорогу. Ей было не тяжело. Бодро шагал и Билял. Так миновали поселение известное, как Конзавод, ныне селение Новое Хамидие.

Стоял январь, было холодно, но разгоряченное тело молодой женщины не чувствовало холода. Не чувствовало до поры до времени... Но вскоре после полудня как-то неожиданно налетел ветер, засвистел в ушах и погнал снег, закружив его вокруг пешеходов, пронзая все тело. Хамсина поспешила в близлежащую долину. Здесь ветер не так буйствовал, но там, наверху, он уже успел сделать свое коварное дело - и женщина и мальчик успели промерзнуть, руки уже ничего не чувствовали. Положить бы младшенького и подуть на руки: свои и старшего сына, да сердце не позволяло - а вдруг заболеет младшенький.

Но Русланчик, и так не подавал признаков жизни: не плакал, не кричал, глаза все время закрыты. «Не мудрено и умереть, - подумала Хамсина, - ведь малец не ел с утра, да и мокрый, наверное». Нести его стало значительно тяжелее. Билял хоть и не плакал, но все больше и больше тянул назад руку изрядно уставшей матери. «Если бы не Руслан, я могла бы понести Биляла, - кольнула мысль. - Может он действительно уже не живой... Если бы не он я бы, видимо, смогла спасти старшего...»

Как бы почувствовав тяжесть ноши, ее мысли начали менять свое направление. Мозг все настойчивее стал нашептывать выход из ситуации: оставить ребенка здесь, бросить. Оправдывала себя тем, что спасет двух старших. Хамсина была уверена, что Рая, хоть и не подавала признаков жизни - жива. Пуховый платок, в который она завернута, и разгоряченная спина матери спасут ее от холода. А Билял?

Зародившись однажды, преступная мысль не покидала бедную женщину. Порой она отгоняла прочь ее, но она упорно возвращалась. «Сколько хороших людей полегло в войну, а чем он лучше их - брошу!» - решила Хамсина, спасет жизнь более крепкого мальчика.

Противоположные чувства поневоле одолевали бедную путешественницу. Не зная, что меньшее из двух зол, и что выбрать из них, она упорно продвигалась вперед, для удобства то кладя мальчика под мышку, то беря его обратно на руки, часто по колени проваливаясь в сугроб, оборачиваясь, чтобы вытащить из такого же сугроба уставшего старшего сына. При этом она старалась не смотреть в умоляющие глаза Биляла - видеть в них укор за долгий и многотрудный путь, за неимоверные страдания несмышленыша было выше сил матери.

«Брошу младшего», - твердо решила Хамсина и даже нагнулась, чтобы положить мальца в снег, но, в который уже раз, сердце не позволило расстаться с родным существом. В последний миг, передумав, она распрямилась, приняв решение идти дальше пока есть силы, хотя была уверена, что младший мертв.

Нужно было идти дальше, чтобы спасти остальные две маленькие души. Невозможно было идти быстро, потому что неживое тело Руслана все больше оттягивало уставшую левую руку, а старший все больше и больше тянул назад правую, устало заваливаясь набок. Подлые мысли начали возвращаться, но уже не так упорно сверлили мозг, как будто прочли твердость мысли – не бросать родное дите, отнести домой, чтобы его достойно похоронили, а то, ведь, вон сколько волков да шакалов развелось!

И действительно, бросив младенца, она смогла бы, видимо, ускорить ход, но стоило только вспомнить его лицо, улыбку, все в ней противилось, казалось бы, выходу из тяжелого положения. И она продолжала шагать, перекладывая ребенка из рук в руки.

К ночи она подобралась к селению. Никого не видно, неслышно. Кругом темно. Хамсина знала, что до их с Мыщей бывшего дома осталось пройти шагов двести, но сил для ходьбы не было. Она даже кричать не в состоянии. Бедный Билял уже завалился в снег, но не плачет. Не слышно и Раи за спиной - то ли спит, то ли умерла. И Руслан не подает ни звука.

Хамсина понимает, что нужно идти - иначе замерзнет сын - единственный сын. Остальные уже, видимо, умерли. Но и бросать их не хочет - ведь дом рядом, завтра мужчины похоронят. А если оставить здесь, шакалы сожрут. Нужно идти, а она уже не может. Поэтому плачет Хамсина. Плачет от двойного горя, что на нее навалилось, плачет от своего бессилия, плачет от того, что на свете нет ни одного человека, который сейчас мог бы ему помочь. И проклинает всех фашистов – из-за них все эти мучения!

И вдруг - о, Аллах! - она услышала спасительный скрип колес арбы. Откуда только силы взялись - всесилен Аллах! Она подхватила безжизненные тела детей и с криком кинулась к дороге. Это были супруги Мудар и Жансинах Тубаевы, возвращающиеся домой на арбе, груженной подсолнечными стеблями. Отвез Мудар Хамсину и детей к ее свекру. Обрадовался старик невестке и внучатам. Быстро натопил печь, растер снегом руки и ноги Биляла и Раи — они очухались. Напоил всех отваром шиповника, уложил детей возле печи и говорит снохе:

- Разверни, дочка, младшего - пора и им заняться.

- А он, дада, умер, - говорит Хамсина, — завтра похоронишь.

- Как умер! - вскочил дед, — не может быть.

Развязали мальчика. Отогрел его дед, всю ночь возился с ним.

...Три дня он жил после этого. Оказалось, что у него воспаление легких. Позже умер и Билял, по-мужски стойко перенесший трудный переход. Отморозил он все-таки руки и ноги. А врачей, естественно, в селе не было. Хамсина и Рая спаслись. Не вернулся и Мыщэ с фронта. Сложил буйную голову где-то в Крыму. И до последних дней своих получала старая женщина пенсию «по поводу потери кормильца» - единственное напоминание о нем. Жила в Нальчике, в лучшем его районе. Прожила она девяносто лет. Мы с ее внуком Феликсом часто слушали Хамсину. Немало историй она могла вспомнить.

Часто думаю, как много смогли выдержать, вынести люди ее поколения: и войну с ее лишениями и ужасами, многочисленными «похоронками», рядом ходящей смертью. Настолько, видимо, смерть уже стала привычной, что у женщины, измотанной тяжелой дорогой и свалившимся на нее горем не осталось сил на проявление каких-либо чувств, что она смогла спокойно сказать про родную плоть: «А он, дада, умер», а еще раньше подумать...

Но это, как и все остальное, проходит у человека. Как- то, помню, сидели мы с ней во дворе. Еще неуверенно шагавшая ее правнучка Оксаночка споткнулась и не успела она еще упасть, как Хамсина с завидной энергией вскочила. А как же - родная плоть!

Сколько может вынести человек? Потеря мужа - кормильца, с которым и шести лет не прожила. Смерть родителей, братьев, детей... Трудные годы восстановления народного хозяйства. Трудная, изнуряющая работа в колхозе за «трудодни», воспитание дочери. Жизнь на смехотворно маленькую «колхозную» пенсию в двенадцать рублей.

Как мало нужно человеку! Она вырастила дочь, внука и внучку. Незадолго до смерти ей предоставили благоустроенную квартиру - она радовалась, как маленькая. Как много нужно человеку! Имеющему хорошую квартиру нужна дача. Потом автомашина, мебель, затем нужно сделать карьеру. А рядом, совсем рядом ходят они женщины военных годин, солдатки... И счастливы. Радуются синему, безоблачному небу, тишине рощи, улыбкам внучат.